Баба Лиза настороженно посмотрела на внука. Ее губы искривила недовольная улыбка:
– Что ты такое говоришь? Куда мне ехать в девяносто лет? Хватит, наездилась. Доживу спокойно здесь, и умру спокойно… Ты не опоздаешь? – она снова посмотрела на часы.
– Нет, не опоздаю. Ты все-таки подумай, ладно? А я в Америке все разузнаю и тебе позвоню.
Он поднялся. Баба Лиза тоже хотела встать, положила руки на ходунки.
– Нет, ба, не надо. Сиди, – он легонько опустил ладонь на ее плечо.
Посмотрел ей в глаза. В ее живые, умные глаза. Темные, как две спелые вишни. Не было в тех глазах сейчас ни слез, ни жалобы, ни горя. Печаль какая-то. Да, разве что печаль.
– Все, иди. Иди, внук, – сказала настолько спокойно, что Натан даже поразился такому ее ледяному голосу.
Наклонившись, поцеловал бабушку в щеку. И запах уловил – пудры, тот знакомый, незабываемый запах пудры, с которым баба Лиза однажды вошла в его детство, в его мир.
– Иди, иди.
По коридору направился к двери. Вот и все. Никаких сцен. Никакого театра. Все прошло тихо, спокойно. Почти равнодушно…
Взявшись за ручку двери, зачем-то оглянулся. Чтобы увидеть еще раз ее лицо. Лицо женщины, всегда умевшей «закрывать свое сердце», подчиняя эмоции своей твердой воле.
…Она буквально тряслась в кресле. Все ее тело ходило ходуном, тряслись плечи, голова. Рот ее был широко раскрыт, словно она пыталась вобрать в себя побольше воздуха.
Натан едва не ринулся назад, но уже стоящая возле бабы Лизы медсестра молящим, но твердым жестом попросила его уйти, уйти поскорее…

ххх

Он стоял на одной из невысоких гор, возле беседки для отдыха. Ждал Томаса, который должен был отвезти его в аэропорт.
Сердце его было полно самых противоречивых чувств. Досада на себя, чувство вины, жалость к бабушке, гнев на родных в Канаде – все это смешалось в нем.
Он вдруг понял, что в его жизни произошла одна большая ошибка, случилось что-то неправильное. Столько лет он жил рядом и будто бы так никогда не встретился с бабушкой. Почему-то, по какой- то их обоюдной глупости они всегда расходились, чаще прощались, чем встречались, проходили мимо друг друга, считая один другого чужим. Но ведь это не так. Ведь была же и любовь в их сердцах. Но почему-то эта любовь никогда не раскрывалась, а всегда пряталась, уходила в тень, уступая место другим, незначительным и мелким чувствам и вещам.
«Это настоящее свинство с моей стороны, и со стороны мамы тоже, и сестры. Но еще не поздно, еще все можно поправить».