По его наблюдениям, у коптов богослужения чем-то похожи на русские или греческие православные. Однако и немало отличий. Скажем, в коптском храме все обязательно снимают обувь. Много общих песнопений. Молящиеся, осенив себя крестным знамением, целуют свои пальцы с обеих сторон, потом касаются друг друга сложенными лодочкой ладонями и после прикосновения тоже их целуют.

Женщины – строго в правом крыле, в косынках. Зачастую сидят, уткнувшись лицом в спинку стоящей впереди скамейки и прикрыв его рукой.

Священник – в белом; размахивает кадильницей так широко, так ловко, что она летает над престолом, будто мяч. Впрочем, быть может, такой стиль каждения – особенность аввы Серапиона, который во время службы внешне прост, почти беззаботен, но внутренне предельно сосредоточен. Впечатление, словно два человека в одном: внутренний – самоуглубленный, и внешний – свободный, простой. Ходит широкими шагами по храму, размахивая кадильницей, прикладывает крест к головам прихожан…

Сидя на скамейке, Гурий слушал эти заунывные напевы, вдыхал благовония. Мужчины рядом протягивали ему сложенные лодочками ладони, и Гурий в ответ делал то же самое. Становился на колени, часто, очень часто. Шел Великий пост, поэтому поклонов – земных и поясных, было много.

Мариам сидела в дальнем углу справа, в женском крыле. Подолгу замирала, опустив голову в платке на спинку впереди стоящей скамейки, прикрыв лицо рукой. Гурию казалось, что она плачет и ему почему-то хотелось увидеть ее заплаканное лицо…

Гурий вспоминал.

Вспоминал, как в детстве причащался Святых Даров, на Рождество и Пасху. Как мама готовила его к исповеди. Говорила, что ангелы будут слушать все, что он расскажет священнику. А потом об этом узнает Бог. Если Гурий расскажет обо всем, что сделал плохого и пообещает исправиться, то ангелы будут радоваться. А если он что-либо утаит, то ангелы и Бог будут плакать.

Все это было так сложно и так важно, что, по совету мамы, Гурий записывал все на бумажке, заворачивал эту бумажку в конфетную фольгу и перед сном прятал под подушку или привязывал веревочкой к спинке кровати. Писал там о многом: о том, что убил жука и «разобрал его на кусочки, чтобы посмотреть, как он устроен»; что опять разрисовал в квартире стены красками и фломастерами, и хотя он не считает это грехом, но родители почему-то сердятся. Иногда в конце списка добавлял и несколько львиных проступков, намереваясь рассказать священнику и про грехи Льва, который рядом с Гурием тоже горько плакал и признавался, что сожрал мула, но больше так не будет…