Пение Риты внезапно оборвалось, и теперь пела одна Далида.

– А-а!!!! – раздался женский вопль.

Феликс поставил чайник на плиту, едва не облив себя кипятком, и поспешил в комнату.

– Что это такое, а?! Нет, ты мне объясни, что это такое?! – Рита сунула ему под нос маленькую серебристую трубочку.

Лицо Феликса значительно посерьезнело. Он с таким видом покосился на трубочку в руках Риты, будто бы это был какой-то смертоубийственный патрон, а не обыкновенная женская губная помада.

– А-а… Я тебе всё сейчас объясню, – начал он. – Мы с коллегой из радиостудии вчера после работы обсуждали новый проект. И по дороге попали под ливень. Она напросилась ко мне в гости. И, вероятно… – он осекся. В горле почему-то сильно запершило.

– В спальне? Обсуждали новый проект? А это что такое? – Рита сжимала в пальцах длинный, колышущийся светлый волос. – Повесить бы тебя на этом волосе!

Она вдруг принюхалась, будто бы уловила какой-то запах. Побежала в ванную.

– Она вытиралась этим полотенцем! И мылились этой мочалкой! – Рита выбежала из ванной, не переставая принюхиваться. – И сидела в моем кресле! И слушала мою Далиду! Коллега из редакции! Крашеная блондинка! Шлюха! – Рита носилась по квартире, воссоздавая последовательность всех перемещений и действий в этой квартире таинственной крашеной блондинки.

– Извини. Такое больше не повторится, – промямлил Феликс. Скорбно вздохнув, добавил: – Она совершенно глупая и неинтересная.

Он вовремя уклонился от полетевшего в его голову тюбика помады.

Схватив с кресла свою футболку, Рита метнула в него еще одну молнию:

– Бог тебя накажет, еще как накажет! Попомни мои слова!

И дверь за нею захлопнулась.

Глава 2

Вскоре после этого случая – новая неприятность: пропал у Феликса голос. С того момента, когда Рита ушла от него, в горле у Феликса постоянно першило, горело, и было там нестерпимо горько.

Теперь каждый день для него начинался так: пробуждаясь, он осторожно, с напряженнейшим ожиданием, проглатывал слюну, затем произносил пробное: «до-о, ре-э» и… издавал стон отчаяния.

Если пить теплое молочко, сосать леденцы, не есть ни соленого, ни острого, то жить еще можно. Еще можно вещать у микрофона в студии, правда, уже не так, как прежде, не с такими обертонами. Но самое страшное – горловые спазмы.