– О, начинается. Лучше на себя посмотри, что ты натворила в своей жизни, – хмуро отвечает ей баба Лиза.
Натан недоуменно смотрит на обеих. Откуда Фейга знает такие подробности из жизни бабы Лизы? Неужели психически нездоровые люди обладают способностями видеть прошлое и предсказывать будущее?
– Что я? Что я? – громко отвечает Фейга. – Я честная. Я сидела в лагере, ела баланду. Работала в колхозе. Любила мужчин. Рожала, делала аборты. Я и сейчас хочу любить мужчин!
– О-о, Фейга хочет замуж! Вы слышали последнюю новость? Фейге нужен мужчина. С хорошим органом. Девочки, готовьтесь: скоро будет хупа. Фейга, надеюсь, ты меня тоже пригласишь на свадьбу? – спрашивает ее женщина по имени Сима.
Крупная, как слон, с очень распухшими ногами из-за нарушения работы эндокринных желез, Сима еще относительно молода – ей нет семидесяти. Она совершенно одинока: муж умер, дочка давно живет в Австралии. Покряхтывая, Сима ходит по залу, уперев руку в широкую поясницу. Шаркает по полу туфлями, разрезанными сверху, чтобы их можно было как-то натянуть на распухшие ноги.
– За кого же мы выдадим Фейгу замуж? Рива, у тебя нет приличного парня для Фейги? Сура, а у тебя? Я знаю: мы ее выдадим за Ицика, – Сима подходит к одному старичку в ермолке на лысой голове.
Ицик сидит на стуле, безучастными, совершенно пустыми глазами смотрит перед собой. Его уже кормят с ложечки.
– Ицик, у меня есть для тебя невеста. Тебе нравится Фейга? – спрашивает Сима, кладя свою лапу на плечико Ицика. – Ты согласен? Вот и договорились. Только смотри, храни ей верность и не изменяй, – хохотнув, Сима отходит от Ицика. – Боже, здесь все сумасшедшие. Я скоро сама стану сумасшедшей. Нужно бежать отсюда, бежать…
– Нет, Ицик для меня очень старый, он уже «баклажан», – пытается шутить Фейга. – Иди сюда, сыночек, – подзывает она Натана. – Скоро придет мой сын. Он – известный математик, профессор в Иерусалимском университете. Он очень занят, поэтому не может придти ко мне. Мой сыночек очень меня любит. Он так не хотел, чтобы я сюда шла…
– Ты – дрянная мать! – вдруг шипят на нее две старушки, до сих пор мирно сидевшие за соседним столом. – Ты думаешь только о себе. Ты что, хочешь испортить своим детям жизнь? Как бы они могли за тобой ухаживать, если им нужно работать? Или они должны ради тебя пожертвовать своими семьями?
– Нет, нет. Я хорошая мать, хорошая. Я думаю о своих детях, только о них. Я их очень жалею. Поэтому я согласилась сюда придти. Сама попросила дочку, чтобы отвела меня сюда, – доказывает Фейга, и слезы в два ручья льются из ее больших мутных глаз.
– Бедная, бедная, бедная… – тихо повторяет баба Лиза. Не глядя на Фейгу, незаметно смахивает слезинку, бегущую по щеке. – Ей еще нужно будет привыкать, долго привыкать, пока смирится и успокоится, пока перестанет себя растравливать этими мыслями… – Но общее настроение захватывает и ее: – Ой, нога! Сура, дай таблетку! Умру от боли!