Интересно, что еще с детства, ничего не зная ни об иудаизме, ни о Каббале, утверждающей, что возвращаются и вселяются в новые тела души тех, кто по какой-либо причине не смог исполнить свою миссию на земле, Натан всегда чувствовал в себе присутствие некоего другого, – чьей-то иной, очень родной, но все же не его собственной души. С годами, правда, это чувство стало притупляться…
Так вот, возвращаясь к психоанализу: Натан-внук напоминал Елизавете Марковне ее «непутевого» первого мужа, которого она, несмотря на свои последующие два брака, продолжала любить. Два ее других мужа были людьми «путевыми», положительными: один – замначальник таксопарка, второй – директор ателье по пошиву одежды. Оба умерли относительно рано, от болезней. И бабе Лизе, словно преследуемой злым роком, пришлось трижды овдоветь. За несколько лет до эмиграции в Израиль она познакомилась и съехалась с отставным полковником артиллерии, ветераном войны, весь китель в орденах. Но дети полковника уезжали в Америку и утащили папу с собой, несмотря на все его мольбы оставить его с «Лизочкой».
Она никогда не снимала золотого перстенька с маленьким рубином с безымянного пальца левой руки. Как вдова. При всей своей любви к ювелирным украшениям, будучи в новых браках, никогда больше не носила обручального кольца. И взятую себе фамилию деда Натана тоже не меняла. И свадебную их фотографию всегда держала в рамочке, на видном месте. И никаких других фотографий с «путевыми мужьями» Натан никогда у нее не видел.
Внук Натан в глазах Елизаветы Марковны тоже был несерьезным и непутевым. На такого нельзя положиться. Такие либо бессмысленно погибают, либо попадают в тюрьму. Она извечно подозревала Натана в умыслах совершить что-то неблаговидное. Как будто отодвигала шторку его души и заглядывала внутрь: «Ну-ка, ну-ка, сейчас посмотрим, что там за чертовщинка». Отдадим ей должное: всегда безошибочно угадывала, когда внук симулировал болезни, чтобы пропустить школу, когда (как бы сказать помягче) заглядывал в родительские кошельки и находил там «лишнюю» мелочь, в каких «нычках» прятал сигареты. Все это его чертовски раздражало. Такая слежка! Такая подозрительность!
Когда в девяносто первом крохотная Литва вырывалась из Советской империи и по старой брусчатке Вильнюса пошла бронетехника, а Вильнюсский ОМОН и снайперы на крышах по приказу из Москвы открыли огонь по мирным жителям, баба Лиза примчалась в дом и стала требовать, чтобы родители немедленно заперли все двери и окна: «Он же пойдет к телебашне и там погибнет! У него есть оружие, он где-то прячет оружие!» – кричала она, как всегда верно угадав планы Натана, тогда второкурсника университета. Насчет оружия, правда, ошиблась, где он мог его взять? Но к телебашне пошел…
А может, причина их взаимной нелюбви в том, что они с бабой Лизой из разных миров? Натан – друг свободных муз, а Елизавета Марковна – бухгалтер – слуга холодных цифр. Сытый голодного, как говорится.
В любом случае, в своем сердце Натан всю жизнь носил обиду на бабу Лизу. И оттого, что бабушка осталась одна в Израиле, в доме престарелых, за собой никакой вины не чувствовал. Она ведь столько отдала не ему, а внучке: помимо любви – и квартиру ей свою, когда Светка вышла замуж, и деньги ей всегда подбрасывала, и помогла Светке поднимать на ноги ее детей. И рояль.