И ему порой казалось, что рядом, у самого изголовья, стоит его дед Ионос. Как на фотографии в семейном альбоме. Дед, вышедший из катакомб, из того черного гранитного камня на кладбище. Слушает внука, подсказывает, что добавить к тому списку. Гладит по голове теплой ладонью. «Гури, Гури. Да благословит тебя Бог наш…»

А еще Гурий почему-то припомнил один эпизод из своей давней поездки в Рим, еще в то благословенное время, когда он в Одессе занимался живописью.

Он сидел у колонны на площади Святого Петра, неподалеку от знаменитого собора. Ноги у него  гудели от долгой ходьбы по Вечному городу, от посещения многочисленных музеев, соборов и древних развалин. Рядом с ним на землю сел какой-то молодой бородатый монах в рясе темно-орехового цвета. Монах тоже прислонился спиной к мраморной колонне и устало вытянул обутые в кожаные сандалии ноги. По всему было видно, что они гудят от колоссальных нагрузок точно так же, как у Гурия. Потом монах достал из кармана рясы булку и начал кормить слетевшихся к нему голубей.

Разговорились (оба сносно владели английским). Монаха звали Дамиан, он францисканец, приехал в Вечный Город из Перуджи.

– Каждый раз приезжаю сюда, и каждый раз переживаю настоящее потрясение, – говорил Дамиан, отрывая кусочки булки и бросая  птицам. – Снова и снова убеждаюсь в том, что только смирение спасет мир. Вот вам пример: перед нами собор Святого Петра – один из самых знаменитых соборов на земле. Взгляните на эту очередь – несколько тысяч человек стоят с раннего утра под палящим солнцем, чтобы туда попасть. И завтра, и послезавтра повторится та же картина. А теперь задумайтесь: в честь кого назван этот собор, эта площадь, и еще сотни и тысячи других соборов, площадей и городов по всему миру? В честь простого, малообразованного рыбака.

– Но апостол Петр отрекся от Христа, – задумчиво произнес Гурий.

– Да, трижды отрекся. Но он же потом и раскаялся и после этого стал первоверховным апостолом. Милость Божья безбрежна…

Они еще недолго поговорили и расстались.

Казалось бы, случайная встреча, короткий разговор под голубиное воркование, а вот почему-то врезалось в память.

И сейчас, слушая эти песнопения на чужом ему коптском языке; преклоняя колени вместе с незнакомыми ему мужчинами и женщинами в чужом, по сути, для него храме; подставляя голову под крест, Гурий впервые пересматривал всю свою жизнь.