Несколько раз ему попадались пустые банки из-под пепси-колы и порванные корзины, наверное, брошенные бедуинами. Как-то раз он издали увидел их лагерь: люди в длинных черных балахонах и с покрытыми головами ходили возле больших черных палаток. Возле них стояло несколько легковых автомобилей, по лагерю бегали дети. На ближних холмах лежали верблюды и паслись козы.

Но не пошел к бедуинам Гурий. Не их он искал, и не они ему были нужны.

В своем последнем письме после многочисленных его просьб, игуменья монастыря в Каире неожиданно сообщила ему, что Мариам самовольно покинула монастырь и ушла неизвестно куда. «Никакими сведениями об ее нынешнем местопребывании я не располагаю».

Неизвестно куда? Гурий не сомневался, что Мариам удалилась в пустыню – совершать подвиг безмолвия, о чем она давно мечтала и что собиралась исполнить. Она сейчас здесь, в пустыне, и он найдет ее.

Ночью он лежал на земле, возле какой-нибудь еще теплой скалы. Съежившись, поджав ноги к животу, как жалкий котенок. Дрожал. Но стоило ему закрыть глаза, как тут же перед ним возникали таможенники, пачки долларов, стрельба, кровь… От этих видений он дико кричал, становился на колени и рыл грязь уже давно разодранными пальцами.

Как-то под утро, когда он то ли засыпал, то ли пробуждался, услышал он странный шорох. Это шуршали священнические ризы. Дед Ионос, в полном облачении, вышел из одесских катакомб и приблизился к Гурию.

– Здравствуй, сынок, – сказал дед. – Вот ты, наконец, и вернулся. Я так долго тебя ждал. Вставай, вставай, – дед помог ему подняться.

Рука его была очень легкая и, в то же время, крепкая, твердая. Он поцеловал Гурия в щеку. Потом взял маленькую кисточку и обмакнул ее в серебряную чашечку с елеем:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – произнес дед по-гречески.

Теплое, пахучее масло после прикосновения кисточки густо полилось по лбу Гурия, по щекам, закапало на грудь. Он хотел что-то сказать, но все слова уже как будто были им сказаны.

– Слава нашему Господу, что привел тебя, – сказал дед Ионос и перекрестился. Его запястья, выглянувшие из-под широких рукавов, были в крови от наручников.

И исчез дедушка Ионос, вернее, не исчез, но как будто отошел в сторону, встал поодаль, готовый идти следом за Гурием, кротко улыбаясь в бороду.

И заблагоухала пустыня елеем, и силы у Гурия прибавилось, и смог он идти дальше.