– Почему же он называет себя главным инженером? И ты тоже говоришь, что, так как он – обедают только главные инженеры.
– Мы шутим.
– Ба, а на каких столбах рабочие будут вешать директора и парторга папиного завода?
Бабушка замерла. Оглянулась.
– Придем домой – объясню, – проговорила она тихо. Кажется, у нее испортилось настроение.
Дома я тут же решил проверить новую ручку. Заправил и стал рисовать. Бабушка тем временем хлопотала на кухне – готовилась к приезду бабы Жени. Что-то варила, пекла, гремела кастрюлями. Раскрасневшаяся, в испарине, вошла в комнату и села в кресло.
– Фу-ух, жарко, – взяла газету и стала обмахиваться. Прядка седых волос у ее виска слегка раскачивалась.
– Ты чем занимаешься?
– Пишу.
Бабушка понимающе кивнула головой. Достала из буфета свою шкатулку. Снова села в кресло и надела очки – в очках она выглядит очень смешной. В руках у нее появлялись какие-то листки, газетные вырезки, фотографии. Перебирала бумаги, что-то шептала, усмехалась. Терпение мое лопнуло.
– Что это?
– Письма твоего дедушки Пейсаха.
– А кем он был?
– Врачом. Заведующим отделением в больнице.
– Там же, где и мама работает?
– Нет, в больнице Павлова. Он лечил сумасшедших.
– Таких, как Вовка-дебил?
Бабушка строго взглянула из-под очков.
– Больше никогда не говори это слово. Обещаешь? Пейсах их называл «мои сумасшедшенькие», а иногда – «мои мишугене». Знаешь, как его уважали в больнице? Вот, смотри, – взяла пожелтевшую газетную вырезку. – «Коллектив больницы Павлова поздравляет Пейсаха Наумовича Кагана с сорокалетием». Вот он, – достала маленькую фотокарточку.
Я взял фото. Ничего особенного – овальное лицо, темные волосы зачесаны назад, губы – ленточкой, как у мамы.
– Знаешь, какие он мне письма писал, когда ухаживал? – бабушкины пальцы стали бережно перебирать бумаги. Вытащила открытку с нарисованной горящей свечой. – «Милая Хана. Родная моя. Выходи за меня замуж. Не пожалеешь…»
– А как он погиб?