– У тебя деньги есть? – спросил Вадик.
– Да.
– Сколько?
– Двадцать копеек. (Десять я зажилил – на черный день.)
– Выноси.
– Зачем? – голос мой дрогнул. (Лишиться почти всего состояния?!)
– Увидишь. Не бойся, не заберем.
С серьезным видом я отправился домой. Как в сберкассу. Снимать со счета двадцать копеек.
– Покажи, – приказал Юрка, когда я вернулся.
На моей ладони лежала монета. Братья переглянулись.
– Иди за нами.
Втроем мы двинули вглубь двора.
За туалетом стояла Аллочка. На ней было грязное голубое платье, спущенные к щиколоткам гольфы. Увидев меня, она смутилась.
По дощатым стенам туалета ползали мухи. Сердце мое почему-то застучало часто и сильно.
– Снимай, – велел ей Юрка.
– Сначала покажи деньги.
– Покажи ей, – приказал мне Юрка.
Я разжал ладонь. Аллочка взяла монету, спрятала в карман. Потом задрала платье и сняла трусы.
– Ух ты, смотри, разрез точно посредине, – Вадик и Юрка наклонились. – А вот что-то маленькое красненькое…
Аллочка стояла неподвижно и жалобно смотрела мне в глаза.
– Вы что здесь творите?! – громом прогремел над нами голос бабы Маруси. – Ах, гады, ну, расскажу родителям!
Мы бросились врассыпную…
Баба Маруся стояла, уперев кулаки в бедра. Аллочка натянула трусы, поправила платье и вдруг обхватила руками широкую талию бабы Маруси, уперлась лицом в ее живот и расплакалась.
– Ох ты ж, горе луковое, – баба Маруся положила руку на голову Аллочки. – Когда ж твоя мамка появится?.. Ой, девка, да ты никак завшивела?
Она вывела Аллочку из тени, расплела свалявшиеся волосы.
– И в самом деле, полно гнид, – и повела ее к себе домой. – А ну, Полкан, пшел в будку!
Все происходило на улице. Взяв ножницы, баба Маруся остригла Аллочку почти наголо. Потом протерла голову керосином.