– То ж когда война была, все во вшах ходили. И старый, и малый. И когда с эвакуации повертались, тоже прямо во дворах раздевались догола и сжигали одежду. И мылись на улицах. А ты как думала? Да, голыми ставали на землю и мылись, а потом входили в дом. Чего ж стесняться? Лучше голым, да чистым. А по волосам не плачь, отрастут.

Потом баба Маруся вынесла тазик на улицу, нагрела воду в миске. Аллочка разделась, и баба Маруся стала ее мыть. Докрасна драила жесткой кукурузной мочалкой. Намылила голову вонючим дустовым мылом. Аллочка стояла в тазике, холодно ей не было и стыдно тоже. И все же было как-то не по себе, ведь раньше ее мыла только мама. Но у нее уже вторую неделю все чесалось, особенно голова. Тетя Даша обещала приехать на выходные, но почему-то не приехала. А папа то пьет дома, то куда-то надолго уходит. Говорит, что к маме, но Аллочка ему не верит. В школе учительница сказала принести цветную бумагу, чтобы делать аппликации. Но пачка бумаги стоит пятнадцать копеек. И еще в буфете вкусные рогалики по десять копеек. В классе теперь все будут ее дразнить, когда увидят такой – лысой, как дед Борис, председатель дохлых крыс…

– Ну вот, опять разревелась, – баба Маруся вытерла ее полотенцем и отвела в дом.

Пока Аллочка сидела и рассматривала фотографии в альбоме, баба Маруся облила кипятком ее одежду, прополоскала и повесила сушить. Затем Аллочка, одетая в какую-то длинную майку до пят, ела борщ, пила морс и помогала бабе Марусе перебирать яблоки. Вечером ушла в чистом платье. С кастрюлей борща.

3

…Исчезли кузнечики. Больше не прилетают бабочки и стрекозы. Порой по ночам идут дожди – капли барабанят по жестяной крыше, а по утрам в лужах плавают опавшие лодочки-листики.

Вечера напролет папа – в новой квартире. Говорит, что, скорее всего, к октябрю не успеют: крыша не просмолена, двери и оконные рамы не подходят по размерам. Правда, может, дом сдадут и так, а потом будут доделывать…

У мамы приступ – лежит, бедная, на диване. Ничего не ест, только пьет воду. Хочет дотянуть до переезда, чтобы помочь папе и бабушке, поэтому откладывает операцию. Ей будут удалять желчный пузырь: камни. Я потом видел эти камешки, небольшие, словно граненые. Бабушка принесла их из больницы, когда маме сделали операцию. Мы не знали, куда их деть. Решили зачем-то оставить. Высыпали в чашку – почти полная чашка! Даже врачи удивлялись, как мама могла так долго терпеть? Чашка стояла то в шкафчике, то в буфете и, что странно, несмотря на все перестановки и переезды, не пропала.

Вопрос, что с нею делать, снова возник годы спустя, когда мы уезжали в Америку. Мы упаковывали чемоданы и обнаружили чашку. Полную этих «алмазов», за которые мама заплатила годами своей молодости. Тогда я предложил закопать их возле бабушкиной могилы. Сам не знаю, зачем. Родители не возражали. Мы отправились на кладбище.