Несколько раз я ударил Аллочку и встал. Она лежала на земле неподвижно, закрыв лицо руками. Затем медленно поднялась, вытерла слезы и сопли на грязном лице.

– Мама! Папа! – жалобно закричав, побежала домой.

– Ее мама в больнице, а папа – ханыга, – сказал Юрка.

Подобострастно я смотрел на братьев. Ждал, когда похвалят.

– Чего вылупился? Иди отсюда!

Обиженно я повернулся и пошел. За спиной вдруг раздался глухой хлопок, что-то обожгло правую руку у локтя. Вскрикнув, я обхватил локоть, медленно отвел руку – на ладони лежала металлическая скобка.

– Иди-иди, жидок, – сказал Юрка, опуская рогатку. Он был доволен удачным выстрелом.

Ком подкатил к горлу. Со всех ног я понесся домой – жаловаться, но, вспомнив о случившемся, свернул к дороге.

Убегу! Навсегда! Куда угодно, где меня никогда не ударят и не обидят, а будут только любить и жалеть. Подбежал к дороге и остановился.

Там куда-то спешили пешеходы, мчались троллейбусы и машины, в небе летел самолет. Никому в этом мире до меня не было дела. Я развернулся. Подошел к свалке, сел на корточки и тихо заплакал.

5

…Наш сад желтел. Там важно переступали вороны, живясь какими-то ошметками. Все реже оставалось открытым окно – мама боялась сквозняков. Зато соком налились яблоки – в этом году уродились они как никогда. Яблоки пахли медом. Иногда по поручению родителей я залезал в сад и набирал полную кастрюлю – на пироги и компот. Самые красивые бабушка подавала к столу, и мы их ели с сочным треском.

Шли разговоры о том, что, может, еще придется и в этом году топить «буржуйку» – закопченную печку в углу. Несколько раз мама и бабушка ездили в нашу новую квартиру. Возвращались в приподнятом настроении. Говорили о каких-то ручках, кранах и занавесках, советовались, куда какую мебель поставят. В комнате потихоньку появлялись заполненные нашими вещами ящики. Готовился к переезду и я – по десять раз в день перепаковывал в ранце тетрадки и книжки. Ждал обещанную коробку для игрушек.

…В тот день дождь шел с утра, а днем прекратился. Я доел гречневую кашу. Почти без разговоров. После «каштанового дела» у бабушки появился сильный аргумент: чуть что – грозится пойти в милицию и мне тогда не поздоровится. Баба Женя вообще уверена, что у меня теперь один путь – в детскую колонию.

– Играй только возле дома, – напомнила мама, когда я открыл дверь. – Ой, к кому это?