Лев Павлинец называет себя москвичом, хотя родители вывезли его из Москвы в 1919 году в Сербию, когда ему был всего лишь год от роду. Его родители – люди благородного сословия, дали сыну начатки хорошего образования, но когда Левушке было десять лет, он переболел тяжелой болезнью. Выжил, но так и остался на всю жизнь – Левушкой.

Ему уже скоро девяносто. Левушку любят все в монастыре, особенно семинаристы. Летом, порою, он может наломать веток сирени и засунуть их себе под пиджак, чтобы быть похожим на куст. Он – монастырский дурачок, но… не так прост.

– Левушка, что самое главное в жизни? – спрашивает его Андрей.

– Вера в Бога и спасение.

– А как спасаться?

Левушка смеется:

– Мячиком. Мячик катится по дороге и прикатится в Царствие Небесное, – ударив о землю посохом, он уходит.

Без Левушки Джорданвилль – не Джорданвилль. Левушка несет трудовые послушания по столовой, встречает паломников и заводит с ними разговор на излюбленные темы: про женитьбу, про то, что умер друг Полкан (собака), спрашивает, не карпаторосс ли имярек и т. д. Иногда произносит загадочные, только ему понятные фразы.

– Он под рубашкой носит несколько тяжелых крестов, – говорит Андрей, глядя Левушке вслед. – Ты о чем задумался?

– Да так… Меня мигрени замучили. А он сказал, что у меня голова не в порядке…

* * *

Сутки, как я в Джорданвилле. Всего лишь сутки. И вдруг ловлю себя на мысли, что множество неотложных дел, оставленных в Нью-Йорке: забота о хлебе насущном, многочисленные встречи, срочные телефонные звонки, сумасшедшая переписка по интернету, отнимающая уйму времени, – зачем мне все это?! Суета-сует, да и только.

* * *

Выходим за монастырские ворота. Под ботинками поскрипывает снежок. Входим в лес. Тишина. На поляне лежат еще не распиленные деревья и несколько вязанок дров. Впереди – озеро.

– А что это за палатка? – спрашиваю, показывая на странную синюю палатку на противоположном берегу озера.