Вышли они оба из лагерей коротко стриженные, злые. У Юрки на ногах татуировки рыцарей с кинжалами и надпись готическая «Смерть коммунякам»; у Сашки на спине – полотно целое: ангелы в раме из колючей проволоки. Мат-перемат. Феня. «Суки в нашей зоне хотели власть захватить…», «а Князь потом одному петуху перо в ж..у воткнул…» Пили водку. Юрка, пьяный, выл на гитаре блатные песни. Ездил на Волынь, к «братанам-каторжанам», помогал им торговать валютой и золотом. Сашка тоже пил крепко, присоединился к Юркиному «бизнесу». Улыбка его стала волчьей, в тюрьме оставил несколько зубов.

О той злосчастной ночи, следствии и суде говорить с Владом они не хотели. Он тоже избегал этой больной темы, отчего в их отношениях сквозила еще и фальшь. С Владом оба вели себя не то, чтобы грубо, но крайне неприветливо. Впрочем, они со всем миром тогда были неприветливы, крыли по пьянке матом и родителей, и соседей, и всех.

Законченные уголовники. Что у них общего со студентом академии? Ничего.

Потом Влад женился, уехал: сначала – из двора, а потом – из страны.

Словом, разошлись их пути-дороги. Разбежались в разные стороны так, что, кажется, не собрать их вместе никогда.

Глава 9

Вот и Киев-град! И небеса киевские, голубые, и земля киевская, усыпанная опавшими рыжими и золочеными листочками. И цвета родные, и запахи.

Американских гостей – Влада с Матвеем – из аэропорта вез к себе домой свояк Влада. Он был родом из Калуги, когда-то закончил юридический факультет МГУ, лет пятнадцать назад женился на двоюродной сестре Влада и переехал жить в Киев. Сейчас владел крупной аудиторской фирмой, имел связи в горсовете и в правительстве.

Для Влада лучшего варианта с постоем и не придумать – в случае чего Матвея всегда можно будет оставить под присмотром двоюродной сестры, которая была домохозяйкой.

По дороге свояк рассказывал о последних политических событиях в Украине, спрашивал Влада, как в связи с глобальным экономическим кризисом обстоят дела в Штатах.

Влад что-то отвечал, глядя то в лобовое стекло, то в боковое, пытаясь узнать старые, изменившиеся за девять лет, места. Многое, конечно, узнаваемо за огромными, натыканными повсюду щитами с лицами новых политиков и рекламой сигарет, автомобилей и электроники.

– А куда подевались корабли? – спросил Влад, когда машина неслась вдоль набережной Днепра.

Старик Днепр, некогда казавшийся ему широченной рекой, перед которой замирало сердце Влада-ребенка, стоявшего на песчаном берегу в трусиках, теперь, для тридцатидевятилетнего Влада, повидавшего моря и океаны, казался маленькой речушкой.