Не нужны были Симону сейчас люди, и не людьми сейчас была занята его душа.

Его душа была полна Иисусом. Безбрежной тоской по нему. Симон видел перед собою только глаза Равви, устремленные на него. Боль в этих Божественных глазах. Боль за него, Симона, и за всех людей: иудеев, римлян, египтян, эллинов – всех, творящих по своему невежеству и злобе беззакония и не понимающих, что Царство Божье уже наступило. Что оно, Царство, уже на земле, оно – в наших сердцах…

Он плакал, слезы ручьями лились по его распухшим щекам и исчезали в густой, грязной бороде.

И лежала перед ним дорога – в пустыню, в страшную Иудейскую пустыню. Он будет там скитаться, жить в пещерах и каяться в том, что оказался недостойным этого великого Царства…

– Сюда, сюда! – вдруг кто-то схватил его за власяницу и потянул за собой.

Этот рывок был столь неожиданным и резким, что Симон не успел заметить, как очутился у забора на постоялом дворе. Погонщики там разгружали верблюдов и расстилали покрывала.

Перед Симоном стояла женщина в легком льняном платье, голова ее была небрежно покрыта платком. Симон решил, что это блудница, из тех, кто зарабатывают деньги на постоялых дворах. Хотел было оттолкнуть ее, но вдруг признал в лице женщины знакомые черты:

– Мария? Ты? – от удивления он отступил на шаг.

– Да, Симон, я. Ты знаешь, какая у нас радость? – женщина обвила его шею руками и зашептала: – Он воскрес! Иисус воскрес! – она стала теребить его волосы, целовать его в бороду, в глаза. – Он ждет тебя на берегу Галилейского моря. Он любит тебя, Петр, любит! Ведь ты – избранный, ты же – камень, скала…