ххх

И вот, жизнь Ильи как-то неожиданно для него самого наладилась: хорошая любовница, неплохая работа, сносная зарплата.
Но, как говорится, счастье длилось недолго. Студия закрылась — истратили миллион долларов. Новый спонсор обещает дать три миллиона. Когда? Неизвестно.
Илья с трудом устроился журналистом в газету, на мизерную зарплату. Роман с Леной хоть и продолжался, но тоже неминуемо приближался к финалу.

ххх

— Зайдем в бар? — предложила Лена.
— Не хочу. Кстати, твой муж со мной не рассчитался, остался мне должен тысячу долларов.
— Ну что ты за человек? Он же сказал — отдаст, значит, отдаст. Тебе нужны деньги?
— Нет, — Илья высвободил руку. — Тебе пора.
Они стояли у входа в подземку.
— Ты обижаешься? — Лена хотела погладить его по щеке, но он отклонился.
И Елена Тимофеева поняла, что пора искать нового мануальщика. У нее уже давно болит позвоночник. Вдобавок по утрам мучают мигрени, тайленол не помогает. Нужен основательный массаж. А этот небритый Илья… он еще пожалеет.

3

Снег летел косо, сек по лицу и таял на асфальте. Из-под земли сквозь металлические решетки поднимались клубы пара. Под ногами загудело — мчался поезд.
Поежившись, Илья ускорил шаг. А обещали солнце. И без снега. Нью-йоркские зимы хуже израильских и несравнимы с киевскими. В Киеве сыпал снег, мягкий, пушистый. Сугробы лежали, как на новогодних открытках. По-пушкински. Можно было валяться на лежанке и смотреть в окно — на раме снизу медленно нарастала неровная белая полоска. Под бочком лежала какая-нибудь книжица, а в комнату сквозь тиканье часов прорывались волчьи завывания ветра — «у-у»…
В Израиле зимой было сыро. Одежду приходилось сушить на слабом электрокамине, привезенном из Киева. На улице бывало теплее, чем в квартире. Но вдруг могло выглянуть солнце — тогда огромные листья пальмы под окном, быстро высохнув, отливали темно-зеленым. На скамейке около дома сразу появлялись два старых грузинских еврея в кепках-«аэродромах», раскладывали нарды и, словно два жреца, трясли кости в сложенных ладонях: «Гош-гош-гош — зара, давай!» А рядом с ними, на краешек скамейки, присаживалась бабушка…
Илья прошел мимо скульптуры еврея в ермолке, сидящего за швейной машинкой «Зингер». Здесь, в кварталах Нью-Йорка на Фэшн-стрит, сто лет назад сбежавшая из царской России шолом-алейхемовская беднота уселась за свои «Зингеры». И начала новую жизнь. Ради детей. Чтобы дети выучились, стали врачами и адвокатами.