Во времена моего детства в разговоре со мной он вообще был обычно груб, редко слушал, что я говорю. Порой, помню, я ему рассказывал что-то для меня важное. Он вроде бы слушал, кивая, а потом ни с того ни с сего перебивал, спрашивая о чём-то совершенно другом, не имевшем никакого отношения к моей «исповеди», и мне становилось ясно, что он меня не слушал вообще. Впрочем, он редко давал мне высказаться, как правило, говорил он – в манере раздачи распоряжений и инструкций, которые нельзя было обсуждать, так как я всё равно всегда был для него «тупицей» и «балбесом».
И вот в последнее время, с тех пор как я с ним снова сблизился после его операций на сердце, я стал замечать за ним некую странность. С него слетел налёт всезнайства, заметно изменилась его манера тут же, не задумываясь, отдавать распоряжения. Я стал замечать, что перед тем, как что-то сказать, он порой колеблется, раздумывает, будто бы пытается подобрать нужные слова, чтобы выразить свою мысль. Такое с ним случалось пока нечасто, однако случалось, и этого невозможно было не замечать.
– Тут ситуация с Эми, – сказал он. – Она сегодня не такая, как обычно. Она вся распухшая и дрожит. Как будто больная. Может, это у неё fucking вирус?
– Где она сейчас?
– Здесь, у меня. Я дал ей две таблетки тайленола, как она попросила. Я думаю, нужно вызвать «скорую». Но она не хочет ехать в госпиталь.
– Ничего не делай. Жди меня, я сейчас приеду.
Вскоре я уже мчался по шоссе вдоль Гудзона. Превышая дозволенную скорость, нёсся под 70 миль в час, обгоняя машины.
«Какого чёрта я еду её спасать? Почему меня вообще это должно волновать? Она ведь ждёт своего уголовника из тюрьмы», – говорил я себе.
Но в душе, конечно, я был рад, что сейчас наконец увижу её, потому что ужасно по ней соскучился.
– Где она? – спросил я у отца, открывшего мне дверь своей квартиры.
– Здесь, в гостиной. Хорошо, что ты приехал. Её не было четыре дня, а сегодня пришла. Посмотри, в каком она состоянии, – лепетал отец, семеня за мной следом.
Эми лежала на диване, поджав ноги к животу, а руки прижав к груди. Смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. С уголка её полураскрытого рта стекала тягучая слюна. Она вся дрожала. Её серые шерстяные штаны были в каких-то пятнах. Перед кроватью на полу валялись её грязные кроссовки.
– Не пойму, что с ней. Утром она пришла, ещё была более-менее, сказала, что у неё болит голова. Но через пару часов стала совсем никакой, – сказал отец, подойдя к ней. – Я вижу, что тебе лучше не становится, только хуже. Мы должны вызвать «скорую».