Андрей – из Подмосковья, приехал сюда по студенческой визе, пять лет учился в семинарии. Закончив семинарию, остался в монастыре. Он – трудник, человек, живущий и работающий в монастыре и соблюдающий все его правила. Андрей еще не решил, станет монахом или нет. Вопрос этот глубоко личный и слишком сложный.

– Вы не боитесь в этой глуши безоружные жить?

– Нас Бог хранит. Заходи, – и Андрей открывает дверь своей кельи.

…В половине пятого утра в эту дверь раздается стук. Подъем. В пять часов все уже на службе. Потом завтрак и послушание: работа на кухне, на огороде, в типографии, на пасеке. Монастырь рабочий, дел невпроворот. Потом обед, короткий отдых и снова работа до ужина. Вечерняя служба, и в восемь часов все расходятся по кельям.

– Кровать у тебя, брат Андрей, жестковатая.

– Я люблю на жестком спать. Я в келье только сплю и молюсь.

Напротив кровати стоит стол, рядом полки с книгами, встроенный шкаф для одежды. Обратил на себя внимание большой чемодан на колесиках возле кровати.

– Не скучаешь по дому?

– Скучаю. Особенно, когда получаю оттуда письма. Может, летом поеду повидаться с родными. Но ностальгии нет. Я нашел здесь Россию…

В эту келью может зайти духовник, благочинный или игумен монастыря. Живущий в келье должен соблюдать санитарные нормы общежития, но самое главное – нормы монашеские: избегать роскоши и комфорта.

– Наверное, выдержать такую жизнь очень трудно? – спрашиваю.

– Монахом человек сначала становится внутренне, потом внешне.

* * *

Из трапезной вышел странный человек: в огромных, не по размеру, валенках, в латаном пальто и в шапке-ушанке, одно не завязанное «ухо» которой болталось. В одной руке он нес посох, а в другой пустое ведро.

– Ты не карпаторосс? – остановившись, спросил он у меня.

– Нет.

Он посмотрел мне прямо в глаза, вздохнул:

– А голова у тебя, дружок, не в порядке.

– Здравствуй, Левушка, – улыбнувшись, говорит ему Андрей.