Во время разговоров с Мариам Гурий порой с мучительной завистью поглядывал в сторону тех начинающих иконописцев. Пару раз Мариам и ему предлагала попробовать себя в этом искусстве, тем более что знала со слов Гурия об его художественном прошлом. Он каждый раз отказывался, переводил беседу на другую тему.
Но однажды он подошел к столику, взял из стакана стоявшую там кисточку, поднес ее к своему лицу и поцеловал ее гибкий кончик.
– Вот и хорошо. Наконец-то. Я знала, что это рано или поздно случится, – сказала Мариам, не сводя с него глаз. Она пыталась понять, что сейчас с ним происходит и отчего он едва ли не дрожит от воления.
хxx
Ремонтные работы в «коптском подворье» (так Гурий называл тот храм с пристройками) были закончены. Но в условленные часы, дважды в неделю, он приходил туда писать икону. Случалось, что в комнате вместе с ним сидели другие начинающие иконописцы, а порой он там оставался наедине с Мариам.
День за днем икона открывала Гурию свои необъятные пространства, впуская его в свои владения…
Глава 7
Весенний Нью-Йорк быстро расцветал. Едва ли не на глазах распускались магнолии, вишневым и яблоневым цветом покрывались сады и парки.
Фимка Ройзман отмечал свою сорок первую весну. Дата хоть и не круглая, но ради нее был заказан стол в «Гамбринусе» – заокеанском филиале одноименного знаменитого одесского ресторана.
Фимка-Джеффри, хоть и американизировался, в душе оставался одесситом. Имея богатый опыт знакомства с кухнями народов мира, в итоге пришел к заключению, что нет лучшей кухни, чем одесская с ее коронными блюдами: фаршированной рыбой, баклажанной икрой и вареными раками к пиву. Все это и многое-многое другое было заказано в «Гамбринусе» и подавалось к столу.
На стенах ресторана красовались рыбачьи сети и рынды, столы были в виде бочек, звучал одесский «шансон». Словом, все отвечало высшим стандартам русского ресторана в Нью-Йорке, где аромат блюд отдает легкой ностальгией.
Гурий тоже был среди приглашенных. Ел салаты, лущил раков. В общем, ничего особенного, обычные ресторанные посиделки.
Необычной была встреча: в зал вошел не кто иной, как Никита, собственной персоной. Бывает же такое! И где? В Нью-Йорке! За тридевять земель от Одессы! Вот это да!