Рыбак, Сикарий, Апостол

Двух лет в Иудее Квинту было достаточно, чтобы понять основные особенности этого племени. Вот к какому заключению он пришел: иудеи – это зараза, вера их – тоже заразна, и уже помрачает умы некоторых римских солдат и даже командиров! Но если иудеев душить, то они разбегутся и разнесут эту заразу по всей империи, и тогда с ними не справятся никакие римские легионы. Пилат этого не понимает и продолжает казни, чем вызывает еще большее озлобление. И в Риме, похоже, тоже не понимают, в какую грязь вступили, захватив этот клочок земли, изрезанный горами и пустынями.

Нужно, чтобы это племя оставалось здесь, на своей бесплодной земле, и не покидало ее границ. Пусть лучше грызутся между собой.

– И как же ты собирался убить римского воина? – спросил Квинт.   – В ночь Пасхи, когда Иисуса вели из Синедриона во дворец Пилата. Притворившись спящим, я лежал на дороге возле будущего здания суда. Ждал, когда приблизится конвой. Я должен был подойти, заколоть стражника и освободить Равви. Но сделать этого не смог.

– Почему же?

– Случилось так, что меня прибили к кресту гвоздями, я лишился слуха и зрения. И так, в бреду и беспамятстве, висел на кресте, вниз головой, не знаю, сколько времени.

– Гм-м… И что же ты хочешь теперь? Зачем ты пришел к нам, своим врагам?

– Хочу… – Симон поднял голову и с мольбой посмотрел на Квинта. – Впустите меня к нему в камеру. На одну минуту. Только на одну минуту, прошу вас. Потом можете меня казнить.

– К нему в камеру? Что же ты собираешься ему сказать?

Симон вдруг приблизил ладони к лицу и задрожал всем телом:

– Хочу сказать, что я отрекся от него… Что я хотел убить человека… Что люблю его, люблю так сильно… – он заплакал, как ребенок.

И странен был этот плечистый, крепкий мужчина в рубище, с обожженным бородатым лицом, плачущий перед начальником секретной службы только потому, что должен сказать Иисусу о своей любви к нему.

– А чем ты хотел убить римлянина, безумец? Палкой или камнем? – спросил Квинт, испытывая к Симону все большую брезгливость.

– Кинжал был спрятан у меня под власяницей, вот здесь, – Симон указал рукой на место у левой подмышки, где когда-то в петле висел кинжал. – Но когда я пришел в себя, кинжала не было, и я не знаю, как он пропал. А кинжал был точно такой же, как вот этот, что у вас на столе, – Симон кивнул в сторону стола. – Когда меня вели к вам на допрос, я узнал одного солдата, конвоировавшего Иисуса в ту ночь.

Facebooktwitter