Гурий кивает. Он трогает пальцем острый кончик иголки. Он ни на миг не сомневается, что сейчас вместе с этим уколом, оборвется последняя ниточка, связывающая его с миром нормальных людей. И тогда уже больше не хватит ни его сил, ни воли, чтобы остановиться.

– Брат, угадай, кто нас вывел на заказчика? – спрашивает Никита. – Хозяин «Рашен Модерн Арт», да-да, тот самый Филипп, который покупал у тебя за бесценок картины и продавал их в десять раз дороже. Прикидываешь? Этот Филипп – редкая мразь, я о нем кое-что знаю. Когда-нибудь расскажу тебе, как он однажды подставил двух наших пацанов, и они ушли на тот свет. Я вообще подозреваю, что Филипп и есть реальный заказчик Караваджо, а тот заказчик в Германии – подставной. Филипп потом переправит эту картину из Германии в Штаты и продаст ее кому-то в частную коллекцию.

Никита медленно подносит сигарету к губам и, даже не затянувшись, так же медленно удаляет ее от раскрытого рта:

– Эй, ты чего ждешь? Героин остывает. Провернем дело, получишь хорошие бабки, купишь себе хату, тачку, телку. Будешь жить жизнь. Втыкай, Грек, не пожалеешь, пошло оно все на хер…

Эпилог

Худой, как щепка, с исколотыми руками, с абсцессами на шее, в порванных джинсах и футболке, ходил Гурий по пустыне. Его изможденное лицо вытянулось, ввалившиеся щеки покрывала грязная борода, длинные нечесаные волосы свисали до плеч. Глаза его казались огромными, вернее, это были не глаза, а две темные глубокие ямы. От его отравленного опиумом тела и потной одежды исходил невероятный смрад.

Сколько дней он провел в пустыне, Гурий не помнил и знать не хотел. Даже не помнил, в каком отеле Египта он оставил свои вещи. Все это теперь не имело для него никакого значения.

Солнце жгло пустыню. Яркий свет заливал склоны величественных тысячелетних гор, безмолвных свидетелей жалкой человеческой истории, истории набегов, разбоя и бесконечных войн. В великолепии оттенков, в строгости линий открывали горы свои бескрайние владения. Белый песок сменялся темной вязкой грязью, наслоенной на скалы. Он часто поскальзывался, скатывался вниз по склону и потом лежал, едва шевелясь, чувствуя, что его ослабевшее сердце не выдержит таких нагрузок и дыхание вот-вот оборвется. Проходил сквозь ущелья, где ненадолго садился на пыльную каменистую дорогу, чтобы передохнуть в тени. Иногда стоял на самом краю пропасти, над крутыми обрывами, где один неверный шаг мог навеки утянуть его вниз.