Во время этих молений мне всегда казалось, что мама рядом со мной, что она никуда не ушла и никогда не умирала, а лишь изменила форму своего существования, чтобы уже больше никогда не расставаться со мной.

«Иштаба, иштаба, шмей рабо…» – это были слова кадиша, которые я, согласно традиции, тогда читал перед окончанием службы. Все молившиеся мужчины смотрели на меня с почтением и сочувствием, все знали, почему я здесь и какое у меня горе.

«Иштаба, иштаба, шмей рабо…» – тихо говорил отец, слегка покачивая седой головой, и я стал произносить вместе с ним незабытые слова кадиша.

Не знаю, сколько прошло времени, мне казалось – вечность.

– Вот и всё. Сделали доброе дело. Заодно подышали свежим воздухом вместе с покойниками, – закончив молитву, сказал отец и усмехнулся.

После этих его глупых слов меня вдруг охватил прилив злости – за его манеру говорить что надо и что не надо, за его фиглярство, за его умение всё испортить.

Присев, я стал собирать в кулёк лежавшие на земле возле могилы листья и опавшие лепестки роз. Я не хотел сейчас смотреть на отца. Я думал, что, поехав сейчас с ним к маме на могилу, смогу здесь его простить. Но нет, я по-прежнему чувствовал в своей душе безбрежный океан ненависти к нему…

Мы ехали назад, домой, по тому же шоссе, но сейчас уже было полно машин, мы постоянно попадали в пробки.

– Оказывается, мы оба знаем кадиш. Когда-то давно я читал кадиш по своему отцу, ходил к пейсатым в синагогу. Хоть я, ей-богу, не верю в бога, – сказал отец, взглянув в зеркало заднего вида. – Помню, как раввин мне тогда сказал, что для еврея нет большей беды, если его сын после его смерти не будет читать по нему кадиш, – он нахмурился. Отец был бледен и явно чем-то подавлен. Мне даже показалось, что ему сейчас нехорошо физически.

Наконец мы добрались до улицы, где я жил. Он остановил машину возле моего дома. Я подумал, что надо бы его пригласить – ведь он ни разу не был у меня в новой квартире. Но мне этого не хотелось.

– Выходи, Бен. А мне нужно заехать в аптеку за лекарствами, – сказал он, словно прочитав мои мысли. – И знаешь что? – он вдруг положил свою руку мне на плечо.

Я напрягся. Не помню, когда он так – трезвый – спокойно и приветливо клал мне на плечо свою руку.

– Этим вопросом нужно было заняться давно, но я почему-то всё время откладывал. А теперь решил: куплю себе место на этом же кладбище, где твоя мама. Будешь у неё, может, подойдёшь и ко мне на пару минут.

Он вдруг легонько притянул меня к себе, и я почувствовал на своём лице прикосновение его щеки с колючей щетиной.