Директор доктор Харрис и доктор Мерси – оба – теперь работали не только как администраторы, но и на дежурствах, как обычные врачи, заменяя больных коллег.

А ER на глазах превращалась в дом престарелых. Старики и старушки – многие в деменции, в кислородных масках, под капельницами, подключённые к приборам, лежали на кроватях и смотрели перед собой ничего не понимающими глазами. Они срывали с себя кислородные маски, отсоединяли капельницы. Родственников и сиделок к ним не пускали.

Некоторых из них привозили в госпиталь в таком состоянии, что им жить оставалось считанные часы. Они были серого цвета и практически без сознания. Глядя на очередного такого привезённого старика или старушку, я в гневе думал: «Неужели они там, в доме престарелых, не видели, в каком состоянии человек?! Как можно было дождаться, пока человек дойдёт до такого состояния, и за пару часов до смерти выбросить его из дома престарелых в госпиталь?» Я тогда пришёл к выводу, что немало из этих стариков умирают не от болезни как таковой, а от отсутствия должного ухода за ними во время болезни.

А возле «скорой», на улице, неподалёку от окон моего офиса, стояли три недавно привезённых передвижных морга: три блестящих, отливающих на солнце, металлических длинных фургона на колёсах. Там, внутри, работали холодильники, все три фургона дружно в унисон рычали моторами. «Р-р-р».

***

Что я теперь делал в отделении? Ничего особенного. Помогал врачам спасать наркоманов от передоз. Так как катастрофически не хватало сотрудников, помогал полицейским успокаивать и утихомиривать пьяных и буйных; помогал медсёстрам и санитарам кормить пожилых в деменции. Несколько раз помог работникам из мортального отделения перекладывать умерших на специальную «красную кровать», на которой трупы отвозят в морг. Одним словом, делал что мог там, где был нужен. Однажды нервы сдали, и посреди смены я всё бросил, сел в машину и поехал домой. Но на полдороге развернулся и поехал обратно.

«Люблю ли я его?»

После работы я привозил Эми к себе, и мы с ней часто гуляли по солт-маршу. Впрочем, из-за карантина других мест для прогулок в городе всё равно не было. Мы не хотели с ней вспоминать нашу недавнюю размолвку и её эпилептический удар.

Мы гуляли по тропинкам солт-марша, открывая его потаённые уголки, наблюдали приливы и отливы. Мы спорили и рассуждали о разном: об искусстве и политике, обо всём на свете. Мы говорили о том, что эта пандемия когда-нибудь закончится, но она не пройдёт бесследно, многое изменится к лучшему: изменится не только неэффективная система здравоохранения в стране. Изменится и сам человек, его сознание и образ жизни: человечество сделает правильные выводы, после этой пандемии люди больше не будут создавать никакое новое оружие – будь то конвенционное или массового поражения, включая атомное и биологическое. Больше не будет войн и терактов, человечество перестанет истощать природные ресурсы, прекратится ненасытная погоня за успехом, богатством, властью. На земле наступит совершенно другая жизнь…