Время мучительно тянулось. Размышляя обо всей этой нелепой ситуации, в которой очутился, гневаясь на себя за свою глупость и на эту жёсткую женщину в военной форме, которая сейчас проверяет мои документы, неожиданно для себя я почувствовал, что… несмотря на нахлынувший приступ малодушия, в то же время меня переполняет странное чувство радости. Радости оттого, что у меня сейчас появляется редкий шанс сделать что-то крайне важное и нужное. Жизнь бросает мне вызов. И я обязан этот вызов принять. Всё прочее – преподавание в нью-йоркском колледже, диссертация, – всё это, может, и является важными компонентами обычной жизни, но перед этой войной – меркнет и отступает далеко на задний план.

«Да, это шанс, вызов. Я должен всё бросить или, по крайней мере, отложить на время, остаться в Украине и пойти работать парамедиком на фронт. Вот мой коллега – Лёва – всё оставил и сейчас в Краматорске, руководит там отделением парамедиков, спасая раненых. Я должен с ним связаться и поехать к нему».

Мне почудилось, что в моей жизни сейчас совершается коренной перелом, во мне рождается новый человек, настоящий; поднимается какая-то великая сила жизни и судьбы, сметая со своего пути всё мелочное, второстепенное.

– Ось ваш паспорт, пане, – передо мной стояла та же молодая таможенница в военной форме, протягивая мне мой американский паспорт. В её голосе сейчас звучали иные, уже добродушные нотки, и во взгляде красивых глаз появилась приветливость. – На все добре вам, пане, – и она пошла к другому мужчине, сидевшему за несколько рядов впереди меня.

В несколько больших глотков я выпил всю воду из бутылки. Затем, раскрыв паспорт, увидел на одной из страничек прямоугольничек свежей печати. «Всё в порядке, выпустили. Непонятно почему, но выпустили. Вероятно, электронная система дала сбой. Или, вводя мои данные, она сделала ошибку. Неважно, почему. Важно, что еду домой, в Нью-Йорк. Фу-ух». Я глубоко выдохнул, снова откинувшись на спинку сиденья.

Поезд долго стоял. Таможенницы в военной форме вывели из вагона двух мужчин среднего возраста. Посмотрев в окно, я вскоре увидел этих мужчин на платформе, шедших в сопровождении военного с автоматом к какому-то зданию. Понятно, с ними будут разбираться и выяснять, имеют ли они законное право сейчас покидать Украину, и если нет, то отправят обратно.

А я еду домой. В Нью-Йорк. Я здесь был только гостем. Буду помогать им из Америки деньгами. И приеду на пэрэмогу – есть борщ со сметаной. Этого достаточно. Это не моя война.

Снова по вагону ходили военные с овчарками. Снова ходили таможенники. На экране монитора бесконечно повторялась одна и та же реклама украинской национальной одежды, сменяемая инструкциями, как себя вести, очутившись под оккупацией, и что делать, если враг потребует, чтобы ты взял в руки оружие и пошёл воевать против своих.

Наконец раздалось сообщение, что таможня закончена и поезд сейчас тронется. Однако точное время прибытия в Перемышль оставалось неизвестным: по словам проводника, перед нами туда только что пришёл другой поезд из Украины, тоже с опозданием, поэтому сначала будут обслуживать его.