Как было сказано ранее, образ Джеффри, на первый взгляд — обычного хасида, при более внимательном наблюдении многолик. Он вроде бы и похож на религиозного еврея, который только и знает что корпеть над многомудрыми книгами и не интересуется ничем происходящим в этом грешном мире. Но в то же время в Джеффе проглядывает и весьма энергичный мужчина, даже пижон и артист, на котором случайным образом очутилась эта скучная хасидская одежда и зачем-то выросла такая борода.
Какой из них настоящий, истинный? Прячется ли пижон под маской ревнителя ортодоксального иудаизма (а тогда Джеффри можно уличить в фарисействе), или же глубоко набожный еврей скрывается под личиной артиста? Как знать?! И даже прошлое Джеффа, где он наркоманил и скитался, потеряв все, даже знание о таком его нехорошем прошлом не дает полного ответа. Кто может измерить всю глубину сердца человеческого? Кто знает меру страданий, очищающих душу? Только великий Господь Бог!..
Такие вот философские мысли о жизни и смерти порой посещают Джеффа, когда он в своих кухонных владениях занимается стряпней.
В кухне все ветхо и запущено: в окошках крутятся лопасти вентиляторов, пыль с которых не снималась, наверное, лет десять, на старых плитах нагар толщиной в палец, в темной кладовке штабеля консервных банок вареной кукурузы и фасоли. Словом, обстановка не ресторанная.
Да и сам Джефф никак не похож на рекламных поваров в белоснежных колпаках с ямочками на румяных щеках. Но его движения точны и пластичны. Это заметно, когда он, скажем, возле раковины счищает нагар с кастрюли или соскребает со сковородки приставшие обжарки: вж-жик, вж-жик! При этом иногда мурлычет в бороду песенки в стиле кантри или фолк. Когда Джефф в духе — если день прошел легко или вечером ждет что-то приятное, — под песню Боба Дилана даже может пуститься в пляс, с учетом, разумеется, занятости рук ножом или мочалкой.
Все вроде бы хорошо, но… В последнее время что-то изменилось в поваре иешивы. Почему-то все реже он поет и настроен отнюдь не философски. Напротив, часто хмур и чрезвычайно раздражителен.

***

Голоса сверху смолкли. Студенты, прочитав последнюю молитву перед уходом, сложили на столах полосатые талесы, рассовали по шкафам книги и, шаркая по полу ботинками, покинули это здание. Следом за ними ушли и два учителя: один согбенный, старый, с тонким голоском и обмякшим лицом; другой — молодой, недавно вернувшийся из Израиля, где набирался знаний по хасидизму и укреплялся верой в скорый приход Мошиаха.
Ни души в иешиве. Тихо.